Sep. 28th, 2004
(no subject)
Sep. 28th, 2004 09:08 amЧитаю Ницше. Через "рождение трагедии" дошел до "Так говорил Заратустра".
Общее оущение, что язык стал резко проще. Если в "трагедии" приходилось продираться через текст как через буреломы глубокого леса, то "Заратустра" идет легко и свободно.
И есть странное ощущение - "это я уже обдумывал"... Интерсное ощущение.
Общее оущение, что язык стал резко проще. Если в "трагедии" приходилось продираться через текст как через буреломы глубокого леса, то "Заратустра" идет легко и свободно.
И есть странное ощущение - "это я уже обдумывал"... Интерсное ощущение.
(no subject)
Sep. 28th, 2004 09:08 amЧитаю Ницше. Через "рождение трагедии" дошел до "Так говорил Заратустра".
Общее оущение, что язык стал резко проще. Если в "трагедии" приходилось продираться через текст как через буреломы глубокого леса, то "Заратустра" идет легко и свободно.
И есть странное ощущение - "это я уже обдумывал"... Интерсное ощущение.
Общее оущение, что язык стал резко проще. Если в "трагедии" приходилось продираться через текст как через буреломы глубокого леса, то "Заратустра" идет легко и свободно.
И есть странное ощущение - "это я уже обдумывал"... Интерсное ощущение.
(no subject)
Sep. 28th, 2004 06:45 pmГрусть хороша. Это - как наблюдение за закатом. Замирание жизни, когда на смену дневной суете приходит ночная таинственность. Грусть - это настроение увядания, оглядывание назад - за тем хорошим, что там было, и неуверенный взгляд в будущее.
Это настроение желтых кленовых листьев и влажных дорожек парка. Это дождь за осенним окном.
Это шипение заливаемых углей костра, когда люди уходят с бивака.
Это - бабье лето души.
Светлая печаль,
Темная вода...
Тает отзвеневшая струна
В голубой дали на краю небес.
Тонкая парча
На стекле окна...
Вот и все. Настали холода.
Угасает день. Замирает плеск.
Да, даниловские стихи приятно ложились на душу. Да и голос его, вместе с голосом Генца тянущий песню, приятно согревал. И вспомнилось Заполярье, полуночное солнце. Выходной. Общага. Счастье человека, работающего руками, непонятное многим и многим. Вспомнился борт, взлетающий с военного аэродрома и идущий, посверкивая свежей краской, над тундрой метрах в трехстах. Какая-то птица размером с сокола, отгоняющая нас от гнезда. Закопченый балок и его буржуйка.
Воспоминания накатывали и накатывали...
Это была экскурсия по памяти, с приоткрыванием темных закоулков, с обнаружением давным-давно забытых скелетов...
Это настроение желтых кленовых листьев и влажных дорожек парка. Это дождь за осенним окном.
Это шипение заливаемых углей костра, когда люди уходят с бивака.
Это - бабье лето души.
Светлая печаль,
Темная вода...
Тает отзвеневшая струна
В голубой дали на краю небес.
Тонкая парча
На стекле окна...
Вот и все. Настали холода.
Угасает день. Замирает плеск.
Да, даниловские стихи приятно ложились на душу. Да и голос его, вместе с голосом Генца тянущий песню, приятно согревал. И вспомнилось Заполярье, полуночное солнце. Выходной. Общага. Счастье человека, работающего руками, непонятное многим и многим. Вспомнился борт, взлетающий с военного аэродрома и идущий, посверкивая свежей краской, над тундрой метрах в трехстах. Какая-то птица размером с сокола, отгоняющая нас от гнезда. Закопченый балок и его буржуйка.
Воспоминания накатывали и накатывали...
Это была экскурсия по памяти, с приоткрыванием темных закоулков, с обнаружением давным-давно забытых скелетов...
(no subject)
Sep. 28th, 2004 06:45 pmГрусть хороша. Это - как наблюдение за закатом. Замирание жизни, когда на смену дневной суете приходит ночная таинственность. Грусть - это настроение увядания, оглядывание назад - за тем хорошим, что там было, и неуверенный взгляд в будущее.
Это настроение желтых кленовых листьев и влажных дорожек парка. Это дождь за осенним окном.
Это шипение заливаемых углей костра, когда люди уходят с бивака.
Это - бабье лето души.
Светлая печаль,
Темная вода...
Тает отзвеневшая струна
В голубой дали на краю небес.
Тонкая парча
На стекле окна...
Вот и все. Настали холода.
Угасает день. Замирает плеск.
Да, даниловские стихи приятно ложились на душу. Да и голос его, вместе с голосом Генца тянущий песню, приятно согревал. И вспомнилось Заполярье, полуночное солнце. Выходной. Общага. Счастье человека, работающего руками, непонятное многим и многим. Вспомнился борт, взлетающий с военного аэродрома и идущий, посверкивая свежей краской, над тундрой метрах в трехстах. Какая-то птица размером с сокола, отгоняющая нас от гнезда. Закопченый балок и его буржуйка.
Воспоминания накатывали и накатывали...
Это была экскурсия по памяти, с приоткрыванием темных закоулков, с обнаружением давным-давно забытых скелетов...
Это настроение желтых кленовых листьев и влажных дорожек парка. Это дождь за осенним окном.
Это шипение заливаемых углей костра, когда люди уходят с бивака.
Это - бабье лето души.
Светлая печаль,
Темная вода...
Тает отзвеневшая струна
В голубой дали на краю небес.
Тонкая парча
На стекле окна...
Вот и все. Настали холода.
Угасает день. Замирает плеск.
Да, даниловские стихи приятно ложились на душу. Да и голос его, вместе с голосом Генца тянущий песню, приятно согревал. И вспомнилось Заполярье, полуночное солнце. Выходной. Общага. Счастье человека, работающего руками, непонятное многим и многим. Вспомнился борт, взлетающий с военного аэродрома и идущий, посверкивая свежей краской, над тундрой метрах в трехстах. Какая-то птица размером с сокола, отгоняющая нас от гнезда. Закопченый балок и его буржуйка.
Воспоминания накатывали и накатывали...
Это была экскурсия по памяти, с приоткрыванием темных закоулков, с обнаружением давным-давно забытых скелетов...